В XVIII веке жил в России Николай Еремеевич Струйский (1749–1796) — известный издатель и поэт. Жил он в селе Рузаевка (ныне это Саратовская область). Когда Емельян Пугачев проходил мимо Рузаевки, то все родственники Струйского, включая его первую жену и двоих детей, были зверски замучены и убиты. Сам Николай странным образом остался жив-здоров и впоследствии унаследовал огромное состояние. 

В 1772 году по рекомендации Екатерины II он заключил свой второй брак — с фрейлиной Императрицы Александрой Петровной Озеровой (1754–1840), дочерью помещика Нижнеломовского уезда Пензенской губернии. 

В подарок новобрачной жених преподнес не украшения, а храм Пресвятой Троицы в Рузаевке, так как знал, что для невесты большую ценность представляла духовная сторона жизни, а не драгоценности или наряды. Вскоре после свадьбы супруги совершили путешествие в Москву, где Н. Струйский заказал своему старому доброму приятелю, художнику Федору Рокотову, фамильные портреты. 

Федор Степанович Рокотов (1735–1808, Москва) — великий российский портретист, работавший в период Русского просвещения. Возможно, первый в России «вольный художник», не зависевший от государственных и церковных заказов.

Рокотов на протяжении многих лет оставался другом семейства Струйских, а Николай Струйский был чуть ли не единственным почитателем таланта Рокотова и первым собирателем его картин. Вообще известно, что художник и Николай Еремеевич тесно общались в течение многих лет и, возможно, в молодости даже были сослуживцами.

Русских художников XVIII века было немного, самых известных — всего шесть: это И.Н. Никитин, А.П. Антропов, Ф.С. Рокотов, И.П. Аргунов, В.Л. Боровиковский и Д.Г. Левицкий. Эти первые русские художники писали огромное количество царских портретов. Писали они, разумеется, и портреты вельмож. Фактически с них началась русская светская живопись. У каждого царедворца в кабинете должен был висеть портрет царствующей особы. Точно, как теперь висит фотография президента. Традиция!

Итак, сразу же после медового месяца в Москве Николай заказал своему другу, каковым являлся Федор Рокотов, портреты: свой собственный и своей жены. Александра Петровна произвела на художника неизгладимое впечатление и, как он писал впоследствии, была не только невероятно хороша собой и умна, но и «чертовки хитра и вежлива». Написаны были эти портреты в 1772 году, вскоре после свадьбы. Николай Еремеевич к этому времени уже оставил военную службу — «за болезнями». Мужу тогда было 23, жене — 18. 

Два этих портрета вошли в золотой фонд русской живописи! А портрет Струйской стал знаменит под именем «Русской Джоконды»! 

Многие искусствоведы считали и считают, что рокотовский портрет Александры Струйской является образцом идеальной женщины во всей русской портретистике!

Судьба этого полотна, как и написанного в то же время портрета Н.Е. Струйского, потрясающе интересна. Почти сто лет портреты хранились в имении Рузаевка, оставаясь неизвестными широкой публике. Однако в 1903 году в Московский Императорский исторический музей обратилась дама, заявившая, что хочет продать две картины, изображающие ее предков. Это была последняя наследница рузаевского имущества Е.М. Сушкова, которая, оказавшись в материальном затруднении, решилась расстаться с портретами и продала их вместе с другими рокотовскими работами. 

Впоследствии из Московского Императорского исторического музея портреты Струйских были изъяты советскими властями и переданы в Третьяковскую галерею. Сегодня полотно, изображающее «Русскую Джоконду», хранится в четвертом зале Третьяковской галереи.Н.А. Заболоцкий, русский советский поэт, почти через два века посвятил этому портрету знаменитые стихи:

ПОРТРЕТ 

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно. 

Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?

Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач. 

Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук. 

Когда потемки наступают,
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза. 

Напомню, что авторству Н.А. Заболоцкого принадлежат слова всем известной песни: «Зацелована, околдована, С ветром в поле когда-то обвенчана, Вся ты словно в оковы закована, Драгоценная моя женщина!..» 

Вернемся к Струйскому. Часть своего огромного состояния Николай Ереемеевич употребил чудным образом. Он приобрел типографию! В то время в России насчитывались две-три типографии, а у Струйского появилась еще одна. Изданные Струйским книги становились произведениями искусства: фолианты печатались на атласе или александрийской клееной бумаге, страницы украшали виньетки и рисунки. Эти тома давали повод просвещенной императрице Екатерине Великой, которой Струйский регулярно отсылал экземпляры своей продукции, похваляться перед знатными иностранцами: «Видите, какие шедевры печатают у меня даже в захолустье». 

За заслуги в книгоиздательстве Струйский был жалован драгоценными бриллиантовыми перстнями.

Издания типографии Струйского в XVIII веке признаны лучшими в мире! Ныне они являются библиографической редкостью. Но редкостью издания Струйского стали и благодаря малым тиражам: часто не более 20–50 экземпляров. А издавал Николай Еремеевич, как можно догадаться, преимущественно свои поэтические опусы. В разные годы он издал более 50 книг своего сочинения на русском и французском языках.

Многие современники отзывались о Струйском как о чудаке-графомане. Так, князь И.М. Долгорукий — вице-губернатор Пензенской губернии с 1791 по 1796-й — писал о нем: «Дворянин и помещик, владелец нескольких поместий и до тысячи душ крепостных, живший почти роскошно, Струйский, влюбясь в стихотворения собственно свои, издавал их денно и нощно, покупал французской бумаги пропасть, выписывал буквы (шрифт) разного калибра, учредил (в Рузаевке) типографию собственно свою и убивал на ее содержание лучшую часть своих доходов».

Вот пример стихотворных опытов Струйского: 

Ероту песни посвящаю,
Еротом жизнь мою прельщаю,
Ерот в мой век меня любил,
Ерот мне в грудь стрелами бил:
Я пламень сей тобой, Сапфира, ощущаю!

Это Струйский к ней пишет, к своей Сапфире, любезной жене Александре Петровне. 

«Апология к потомству от Николая Струйского, или Начертание о свойстве нрава Александра Петровича Сумарокова и о нравоучительных ево поучениях», писана в 1784 году в Рузаевке. В Санкт-Петербурге печатана с дозволения Управы благочиния у Шнора в 1788 году.

Все свои поэмы и оды (в основном посвященные Екатерине II) он печатал без всякой цензуры, издавал роскошными томами и никогда не пускал в продажу, а ограничивался дарением оных своим родственникам и знакомым, высокопоставленным лицам и, разумеется, непременно Императрице Екатерине II. 

Тем не менее типография Струйского прекратила существование после запрета частных типографий Екатериной II, напуганной террором Великой французской революции 1789 года. Шрифты и украшения типографии были пожертвованы наследниками Струйского в 1840 году в Симбирскую губернскую типографию, где долго потом служили.

Но была и другая сторона натуры Николая Струйского: он играл с крепостными в странные игры. Его любимая затея состояла в том, что он придумывал (только в голове своей) какое-либо преступление, намечал некоторых из своих крестьян в качестве обвиняемых, учинял им допросы, вызывал свидетелей, сам произносил обвинительную и защитительную речи и, наконец, выносил приговор, присуждая «виновных» иногда к очень суровым наказаниям, иногда даже пыткам. Недаром после его смерти крестьяне разнесли ненавистный барский дом, где в подвалах были оборудованы «пытошные камеры», до самого основания. 

Князь Иван Долгорукий записал в своем дневнике: «От этого волосы вздымаются! Какой удивительный переход от страсти самой зверской, от хищных таких произволений к самым кротким и любезным трудам, к сочинению стихов, к нежной и вселобзающей литературе… Все это непостижимо!»

Смерть самого поэта была внезапной и своей странностью походила на его жизнь. Узнав о кончине Екатерины II, которую он превозносил как античную богиню, Струйский «слег горячкой, лишился языка и в несколько дней преставился». Николай Еремеевич почил 2 декабря 1796 года в возрасте 47 лет и погребен в Рузаевке — против трапезной, около церкви, которую сам построил. Над его могилой, как он сам распорядился, был поставлен простой камень. Разумеется, могила затерялась. 

Выдающийся русский поэт Гаврила Романович Державин (1743–1816) проводил Н.Е. Струйского в могилу не эпитафией, а эпиграммой:

«Поэт тут погребен: по имени — струя. А по стихам — болото».

В начале 1890-х годов через Рузаевку прошла железная дорога Московско-Казанского направления, и она превратилась в крупный железнодорожный узел с мастерскими, грязью и угольной пылью.

После октябрьской революции остававшиеся рузаевские постройки были окончательно разорены местными крестьянами, которые «по справедливости» делили скот, сельский инвентарь и сжигали имения.

Супруга Струйского Александра Петровна была «женщина совсем других склонностей и характера…». Несмотря на свою красоту, балам она предпочитала тихие радости семейной жизни и родила супругу 18 детей, из которых до совершеннолетия дожили только 8. Она пережила мужа более чем на 40 лет и умерла в 1840 году. После ее смерти принадлежавшее ей имущество было поделено между наследниками.