Когда заходит разговор о российском и мировом туризме и какой из них лучше, я молчу. Мой голос слаб против ассоциаций туризма, слетов турагентов, обсуждений тенденций и других профессиональных объединений, призванных развить и углубить. Но всегда хочу рассказать при этом, как мы с Джейн восемь лет назад ездили в Сибирь.

Джейн в моей жизни появляется, как светлячок: в тот раз она позвонила из Лондона и сказала, что у нее есть друг, а у друга есть официальный грант для женских производств в масштабах мира, и друг поднял в ружье буквально свой ближний круг: не знают ли они кого? Есть текстильное производство, там одни женщины, сказала я тут же. Поехали? Мы прибыли в аэропорт за три часа до рейса, зарегистрировались и сели пить кофе в ста метрах от гейта. Оказалось, что время в билете обозначало не начало посадки, а ее конец, и мы, придя ровнехонько и вовремя, увидели только, как отруливает от телескопа наш борт. Мы-таки улетели в Сибирь — позже, вечером. Гоняли там по заснеженным дорогам, отпирали двери фабрики, зачарованно разглядывали еще советские станки и их опасно обнаженные механизмы, работающие для облегчения ручного труда женщин. Женщины недоверчиво смотрели на нас со скамеечек и поили чаем с сушками и тортом. Джейн быстро все поняла и деловито сказала: один грант тут не поможет. Чтобы про уникальное производство узнал весь мир, а особенно экстравагантные богачи, которым только такое и нравится — аутентичное, кривенькое, вручную крашеное, все эти дикие и пылающие розы на черном, — нужны усилия с двух сторон.

Мы катились с фабрики 300 километров обратно в город, где была жизнь и аэропорт, и слушали план. Наутро мы с владелицей фабрики посадили Джейн за стол с главой района и потребовали, чтобы она представила план ему. Грант грантом, начала свое Джейн, но нужно еще много чего. Я, например, обеспечу вам группу журналистов высшего класса, а вы их прокатите по своим северам. Они напишут восторженное про природу, сибирские народные сказки, и, что обязательно, надо полежать на одной такой специальной кровати, о которой идет добрая слава: проведешь на ней минуту-две — и все у тебя в жизни решится, причем в хорошую сторону и практически навсегда. Так делается большой туризм.

Да что я, не понимаю, отвечал глава. А избы ваши на окраине города с наличниками вашими резными не сносить надо, а сделать из них удаленные люкс-номера больших отелей. Чтобы ночевали туристы на русской печке, а утром чтобы хозяйка им приносила непастеризованное молоко, прямо из-под коровы, с утренней дойки. Только «вайфай» проведите и биотуалет. И больше ничего не надо. Мир алкает аутентичности. Никому не интересен евроремонт.

Да, точно, вскидывался глава от бумаг. Еще как алкает. А после вброса в мировое сообщество инфы про ваш уникальный регион, продолжала Джейн, после первых бэкпэкеров из Германии, Англии и Австралии, которые понесут в массы весть о том, что в Сибири есть жизнь, тайга и парное молоко, пора и выставку в самом популярном универмаге Лондона делать. Привезем туда ваш уникальный текстиль и как развесим! И ваш городской музей поучаствует — у него вон закрома-запасники полны, а производство проставится новыми работами. Да вы хоть представляете, какой там поток людей ежедневно, проницательно спрашивала Джейн у главы. И сама же отвечала ему: полмиллиона в день.

Фольклорный коллектив привезем, мечтательно говорил глава. А уже после всего этого, завершала обзор будущего Джейн, вы разрабатываете комплекс туристических мероприятий района. Давным-давно, когда я еще была начинающим пиарщиком, мы сделали такой для одного лесистого штата на востоке США. К нам обратились несколько их богом забытых медвежьих углов с просьбой поднять посещаемость. И мы придумали соединить их все в одно «Восточное путешествие»: тихую библиотеку, где в читальном зале, оказалось, писал книги один известный писатель; ветхую церковь, где, оказалось, когда-то тайно и по большой любви венчался будущий губернатор штата; небольшую тюрьму, где заключенные режут из дерева кухонные доски, а расконвоированные их продают в маленьком магазинчике. Добавили озеро, на берегу которого, оказалось, известный художник сделал набросок одной своей ранней картины, которая сейчас хранится в нью-йоркском музее Уитни. Провели замеры чистоты воды и запретили купаться в озере, настолько оно оказалось чистым. И народ повалил. (И я в том числе, с изумлением осознала я и вспомнила себя перед столбиком с вывеской: «На Этой Поляне Могут Быть Замечены Косули». К столбику я ехала так долго, что из всей поездки только и запомнила ее — поляну без единой косули, бессмысленную и красивую).

И выставка, и работа по обнаружению скрытых богатств региона, и оборудование в избах суперлюксов потребуют времени, людей, работы и вложений, объясняла Джейн главе. Коне-е-е-е-е-чно, отвечал глава, вот сейчас выборы пройдут. Сейчас-то все силы брошены туда — не спим, не едим, готовим электорат. Потом он в раздумье посмотрел на Джейн и спросил: «А зачем, если наш текстиль такой уникальный, все это городить? Пусть сами все узнают и приедут». «Вот не зря мы опоздали на самолет сюда, то был знак», — осенило меня в тот миг. Я поняла: гранта текстильному производству не видать как своих ушей.

В Москве Джейн попрощалась со мной, отправила главе письмо с предложениями и улетела разворачивать к солнцу всемирного туризма какую-то африканскую деревню. Там все женщины плетут из стекляруса самолетики, потому что сто лет назад неподалеку упал самолет с пятьюдесятью ящиками стекляруса на борту. В лондонском универмаге прошла уже большая выставка самолетиков, промыслом уже заинтересовались парижские галеристы, в деревню уже не попасть без предварительной записи, хотя жить там надо в хижинах из пенобетона и без воды.

«Очень аутентичный опыт, — рассказывала подруга, которая с рождения жила между Грасом и океанскими заповедными островами Кадисского залива. — Заказала для нашей виллы в Провансе большой стеклярусный самолет — обещали, что за два года сплетут. Стоит, как чугунный мост, да еще дважды велят приехать – посмотреть, как идет работа».


Иллюстрация: Екатерина Белявская