Post

Заборная лексика: время стен и границ

В моем детстве, когда родители вывозили меня летом на дачу и — спокойные были времена — отпускали на целый день с булкой и яблоком в сумке, мне очень нравилось колесить на велосипеде по поселку и разглядывать избушки и дачки разного цвета, размера и достоинства.

Хозяев одних я знал и мог зайти к ним на чай с домашним вареньем, других только представлял, но все, решительно все, дачи были доступны не только обозрению, но и визиту. Заборы, положим, были, но даже для меня, восьмилетнего, они не являлись препятствием, особенно если за забором рос соблазнительный гриб или куст земляники.

Много лет спустя, уже взрослым, я вернулся в знакомые места и не узнал их. Да и что было узнавать? Дачи, окруженные некогда прозрачными штакетничками, обросли настоящими крепостными стенами. Гуляя по дачным аллеям, я передвигался, как по тюремному коридору, окруженному высокими неприступными изгородями, в довершение сходства — с колючей проволокой наверху. И странное дело: если ограды когда-то выглядели просто напоминанием о дистанции, как вежливое «Вы» в разговоре, то заборы звучали откровенной грубостью: «Пошел вон».

Но что поделаешь — настало время заборов. Дачные нравы изменились, потому что они изменились повсюду. Заборы между собой стали строить не только люди, но и страны. Уничтожение Берлинской стены под виолончель Ростроповича в свое время выглядело началом нового времени, нового золотого века — без страха, без стен и границ. И снова ничего не получилось, страх вернулся, и границы с заборами ползут вслед за ним.

Все кандидаты во французские президенты, например, теперь говорят о том, что надо вернуть границы, что контроль на них необходим, как и контролеры, да лучше, если они будут с собаками. На вокзалах строят контрольные пункты со звенелками, как будто бы напоминая, что было время золотое, когда даже к самолету можно было чуть ли не подъехать на такси. Теперь нельзя и надо вставать в очередь задолго до забора. Если ты сможешь его вообще миновать. Сейчас во французском Кале собираются строить так называемую великую английскую стену. Британия, и так отделившаяся от Европы, затеяла ее возводить, чтобы защитить вход в туннель под «каналом» от поселившихся здесь и мечтающих об острове
иммигрантов-нелегалов.

Это не заборы против армий, возводившиеся когда-то в виде оборонительных линий. Ни одна из линий, кстати, не выдержала натиска: ни финская Маннергейма, ни германская, гордо названная «Атлантический вал». Это заборы против людей, которые выглядят не так, хотят другого, не знают приличий, ну и пусть же остаются снаружи, пока мы культивируем свой английский газон.

Есть стены, которые остались на границах давних конфликтов, прошедшие через город, как через семьи и души людей, — вроде ничейных зон вдоль Зеленой линии в кипрской столице Никосии, где греки-киприоты воевали с такими же киприотами, но турками и где до сих пор все дышит ненавистью. Это стены в Северной Ирландии между католическими и протестантскими кварталами. Все знают демилитаризованную зону вдоль 38-й параллели, которая разделяет северную Корейскую Народно-Демократическую Республику и южную Республику Корея. Как и в Никосии, это превратилось в аттракцион, люди приходят к нейтрайльной полосе и с ненавистью смотрят через нее друг на друга. Положим, Северная и Южная Корея — былые и потенциальные противники, но еще более протяженная стена отсекает Северную Корею от соседа и союзника — Китая.

Марокко отгораживается от Алжира: мало им естественных песочных дюн, они насыпают искусственные барханы в пустыне. Страны роют рвы и заливают их водой, как в людоедских замках. Венгрия завивает «колючкой» линию на границе с бывшей Югославией — Сербией, Хорватией, Словенией, потому что оттуда, как считает венгерский командир, идут иммигрантские орды. Израильтяне отгораживаются бетоном от палестинцев, хотя государство вроде одно, Украина копает против России, Индия — против Пакистана, Бирмы и Бангладеш, Южная Африка — против Зимбабве и Мозамбика.

Американский президент Дональд Трамп спит и видит стену между Америкой и Мексикой, хотя вся приграничная полоса там живет совместной экономической жизнью — не в смысле пробирающихся в США «мокрых спин» или кокаинового трафика, а из-за работы совместных предприятий. Что же, в цехах тоже построят заборы? Я помню фильм 1950-х «Закон есть закон», где положительнейший таможенник (его играл любимец французов Фернадель) ловит своего приятеля — итальянского контрабандиста (его играл Тото) в деревне, где граница проходит через дома, пока не обнаруживает, что был рожден не в спальне, где Франция, а в кухне, где Италия, и таким образом в своей собственной обожаемой стране является понаехавшим иммигрантом и самозванцем.

Придем ли мы к ситуации, когда города обводились стенами вместо окружных дорог? Так и вижу таможенные ограждения по пути из Петербурга в Москву, раз их строят уже между Польшей и Калининградом.

Зря говорят: чем выше забор, тем добрее сосед, — в мире все происходит наоборот. Мы сами разрываемся между любовью ко всему миру и мучительным страхом между живущими рядом с нами людьми, которых считаем чужими, а они отвечают нам тем же. Остается одно: построить забор в своей собственной душе и категорически запретить мыслям ходить друг к другу в гости.


Иллюстрация: Эльвира Насибуллина.