Post

Научное гадание

Изобретать специально для будущего так же безнадежно, как садиться за стол с намерением написать гениальное стихотворение. История предсказаний — лишь в малой степени история удач. Скорее история ошибок. Доказательство тому — уродливые автомобили-ракеты, 1000-этажные небоскребы в аравийской пустыне и города будущего, которые все без исключения, как назло, при воплощении мгновенно преображаются в величественные памятники прошлого.

Даже в случае успеха далеко не всегда удается заранее оценить судьбу того или иного механизма. Знали ли авторы «электрического прибора для удаления пыли струей воздуха, засасываемой в резервуар» (реклама 1904 года), что они дают дизайнерам тему пылесоса, не исчерпанную до сих пор?

Кроме того, мы постоянно сталкиваемся еще с одним противоречием. Создавая перспективные проекты, адресованные будущему, инженеры и дизайнеры вынуждены опираться на технологию прошлого. Не имея прямой власти над техническим прогрессом, они не раз пытались придать форму чему-то еще не существующему. Говорят, что не без помощи живописцев родился образ космического челнока «Шаттл». Но не все зависит от художника, и если завтра из Саратова во Владивосток будут летать по орбите, то как бы не увидеть очереди за билетами, переполненные курительные комнаты и пассажиров, спящих на узлах в зале ожидания космодрома.

«Человек в широкой одежде из эластического стекла выскочил из гальваностата, проворно взбежал на платформу, дернул за шнурок, и платформа тихо опустилась в общую залу.

— Что у вас приготовлено к столу? — спросил путешественник, сбрасывая с себя стеклянную епанчу и поправляя свое полукафтанье из тонкого паутинного сукна.

— С кем имею честь говорить? — спросил учтиво трактирщик». — моя любимая цитата из «4438 года» Одоевского отлично показывает взгляд в будущее из 1840 года. Что делает технику предметом искусства? Время, только время. Оставим в покое музейную вещь, которая уже словно бы прошла комиссию на духовность. Любовь к старой вещи гораздо шире музейных рамок.

Именно во времени любой современный город вчистую проигрывает любым городским трущобам. Он не рассчитан на старение, он сопротивляется времени, он всегда обязан быть современным, а это невозможно. Что может быть ужаснее состарившегося Современного Города? Прошлое очевидно, в нем легко найти опору, будущее неведомо бесплотно. Как замечал когда-то архитектор Андрей Буров, «сходство между академизмом и конструктивизмом в том, что оба делали подделки: одни — под прошлое, другие — под будущее, да еще к тому же и неверно предсказанное — у того и у другого не было ни материальных средств, ни предпосылок для того, чтобы делать то, что они делали». Отдав положенную дань и академизму и конструктивизму, Буров знал, о чем говорил. Но все же подделка под прошлое легче станет прошлым, чем подделка под будущее — будущим. Это напоминает коронный довод в споре архитекторов о том, чьи дома красивее: «Зато мои руины будут выглядеть лучше».

futureworld.jpg

Исходить только из возможностей сегодняшнего дня для оценки дня завтрашнего так же сомнительно, как полагать, что в два бинокля увидишь дальше. Верно, чаще всего мы движемся по линии механического умножения: не 3, а 300 программ телевидения, не 15, а 100 сантиметров по диагонали экрана, не 60, а 300 километров в час. Но однажды появляется новый класс техники, который мы по привычке называем сначала «самобеглой коляской» или «беспроволочным телеграфом», — в нашем языке нет еще односложного термина, и мы украшаем уже имеющийся прибор новым эпитетом, потому что раньше он этого не умел. А потом оказывается, что перед нами — автомобиль и радио. Пример — мобильный телефон, названный так, как будто бы обычный телефон соскочил с подставки в прихожей и отправился путешествовать.

Значит, чтобы правильно спроектировать будущее, надо всего лишь взглянуть на него из еще более далекого будущего. Физически это невозможно, зато мы способны смоделировать этот процесс испытания временем. Вот некий частный случай: предмету придают форму, не облагороженную воспоминаниями, — обостренно, одномоментно современную. Современный мотоцикл, например, — это одновременно и вещь, и ее образ, мотоцикл и скульптура мотоцикла. Вещь сама себя изображает и называет. Но ее сверхсовременность (преподнесенная отнюдь не навсегда, а лишь как знак своего времени) обеспечит быстрое старение образа и его переход под эстетическую защиту прошлого.

Это очевидно: чем современнее вещь, чем преданнее отвечает она моде сегодняшнего дня, тем вернее завтра она начнет выходить из моды. И, напротив, чем спокойнее формы, тем большее долголетие их ожидает. В споре очень узких и широких брюк со временем выигрывают брюки средние. Мы едва ли наденем сверхмодный прикид образца 1990 года. А немодный современник благополучно пережил его — он попрежнему немоден, по-прежнему терпим.

Речь не об уникальной продукции, не о шедеврах прикладного искусства и дизайна — у тех иная судьба и иная жизнь, — а о великом среднем уровне, с которым мы встречаемся ежедневно. Простые и умные вещи стареют медленнее, выпускаются долго, служат десятилетиями. Отсюда следствие: можно проектировать для сегодня, не для завтра. Придумайте нечто всех удовлетворяющее наилучшим образом, и до тех пор, пока у людей не отрастет третья рука, ваше изобретение будет работать. Безо всяких прогнозов вы с ним войдете в будущее.